Flea

“Stadium Arcadium” – третий альбом подряд (и пятый по счету), который Энтони Кидис (Anthony Kiedis), Джон Фрусчьянте (John Frusciante), Фли (Flea) и Чад Смит (Chad Smith) записали вместе как группа Red Hot Chili Peppers.

Факты говорят, что это самый стабильный состав группы за ее 24-летнюю историю – хотя «стабильный» явно не первое слово, которое приходит в голову.

Фрусчьянте вскоре после выхода в 1991 году прорывного, очень влиятельного альбома RHCP “Blood Sugar Sex Magik” свалил из группы, погрузившись в пятилетние «затянувшиеся каникулы» наркомании, рисования, оккультизма и домашней записи в свободной форме, которые проходили в его обиталище в Холливуд-хиллс – пока он не спалил дом. Кидис в свою очередь разбирался с собственными демонами, о чем свидетельствуют его многочисленные визиты в реабилитационную клинику.

Но клубок проблем был частью истории RHCP с самого 1982 года, когда они впервые выстрелили на панк-сцене Лос-Анжелеса. Они играли наэлектризованный сплав, который одной ногой стоял в самопогруженном постпанке и эстетском фанке таких предшественников как Talking Heads и Gang Of Four а другой – в эталонном черном, космическом фанке 70-х Джорджа Клинтона (George Clinton) и Parliament/Funcadelic. Но RHCP звучали непохоже ни на кого из этих предков. Они всегда были уникальны – и всегда притягивали несчастья. Накануне записи их дебютного, названного как и группа, альбома 1984 года участники первого состава, гитарист Хилель Словак и барабанщик Джек Айронс покинули борт, из-за контрактных обязательств перед MCA, которые подписали их проект What Is This (RHCP были на EMI). Фли и Кидис залатали брешь при помощи спешно нанятых сессионщиков и усадили за руль продюсера гитариста Gang Of Four Энди Гилла (Andy Gill). Бывший некогда их героем и одним из главных влияний британский продюсер проявил свою несовместимость с RHCP в студии. В своей автобиографии “Scar Tissue” Энтони Кидс вспоминает один случай, когда группа испражнилась в коробку из-под пиццы и оставила ее на пульте в качестве «подарка» Гиллу. Неудивительно, что при отсутствии двух участников и плохих взаимоотношениях с продюсером RHCP разродились малоубедительным дебютом, примечательным только такими ударными номерами раннего периода, как “Out In L.A.» и “True Men Don’t Kill Koyotes”.

В 1985 году What Is This развалились, и Хилель со Словаком вернулись в строй. В этом составе RHCP выпустили два альбома: “Freakey Styley” (1985), который был спродюсирован самолично Доктором Фанкенштейном – Джорджем Клинтоном, и “The Uplift Mojo Party Plan” (1987).

Каждый очередной релиз демонстрировал прогресс, по сравнению с предшественником, и, казалось, группа, наконец, встала на ноги. Но в 1988 году Словак умер от передозировки героина. Его смерть была тяжелым ударом для остальных, поскольку все дружили с гитаристом еще со средней школы Фэйрфэкс в Голливуде. Вскоре после смерти Словака группу покинул Айронс.

Фли и Кидис продолжили, взяв в команду барабанщика Чада Смита и Гитариста Джо Фрусчьянте. Этот состав успел записать два диска: «Mother’s Milk” (1989) и “Blood Sugar Sex Magik”, после чего Фрусчьянте свернул на свою безумную тропу. Заменившего его гитариста Jane’s Addiction Дейва Наварро (Dave Navarro) хватило ровно на то, чтобы выпустить с группой один альбом с очень подходящим названием: “One Hot Minute”. Затем Фрусчьянте привел себя в порядок и был готов к возврату в группу. После чего он и его товарищи по группе продемонстрировали, что музыкально лучше, чем когда либо, при помощи роскошно объемистой трилогии «California Sunshine»: “Californication”, “By The Way” и их новый альбом “Stadium Arcadium”.

Все вышеперечисленное – это просто шпаргалка по истории RHCP, за пределами которой остались такие проходные фигуры с гитарой как Jack Sherman, Blackbird McKnight, Jesse Tobias и Arik Marshall. Одной из фундаментальных констант во всем этом хаосе был невысокий, щербатый титан баса по имени Майкл Бэлзэри (Michael Balzary), известный миру как Фли (“блоха”). За многие годы и инкарнации группы его мускулистые партии баса – иногда навороченно синкопированные, иногда располагающе мелодичные – опутывали сверху, снизу и насквозь разномастный парад гитаристов группы. Стиль игры на басу Фли стал определяющим элементом в саунде RHCP, как и голос Энтони Кидиса. Некогда, по собственному признанию, голливудская шпана, Фли удивил всех и вырос в зрелого, духовно сконцентрированного, эмоционально уравновешенного человека и признанного музыканта. В своем интервью он вспоминает длинный, безумный аттракцион, которым была карьера RHCP.

В этом году 15-летний юбилей “Blood Sugar Sex Magik”, какие у Вас ощущения?

Поразительно, как давно это было. Для нас это было началом новой эры. Для начала, мы прорвались в мейнстрим, и это сильно изменило наши жизни. Это также был период, когда Джон привнес в группу новый элемент, и сделал музыкальную картину намного больше. Когда он только пришел в группу, и мы записывали “Mother’s Milk” он просто пытался вписаться в концепцию, которая уже сложилась. Он хорошо справлялся, но я не думаю, что ему было комфортно. К тому моменту, когда мы работали над “Blood Sugar”, он был более уверен в себе, и принес в группу целую новую концепцию как гитарист и как автор. Внезапно у нас появился источник, откуда можно было черпать намного больше, космодром, с которого мы могли стартовать в открытый космос.

На такой песне, как “Breaking The Girl” легко слышать, как чувство гармонии Джона начало подвигать Вас на новые ходы. Это были Ваши самые джазовые партии на тот момент.

Похоже, так и есть. Джон придумал идею этой песни на акустической гитаре. Это было очень красиво, и я просто хотел это дополнить. Последовательность аккордов, предложенная Джоном, дала мне свободу ее обыгрывания. В нашей группе мы подвигаем друг друга на лучшее, на что способны. Это неизменная алхимия нашего взаимодействия.

Интересно, что на паре песен на “Blood Sugar Sex Magik” вы с Джоном настроились в Ми-бемоль, учитывая что пониженный строй стал популярным только в конце 90-х.

Да. Я думаю, мы так поступили потому, что Хендрикс иногда настраивался на полтона ниже. Эти болтающиеся струны дают больше расслабленности во всем. По-моему на “If You Have To Ask” вообще строй на тон ниже. И это из-за басового риффа, который я написал для этой песни. Я опустил строй и постарался сыграть что-то низкое и выпуклое.

На этом альбоме только обычный 4-струнный бас?

Нет, я играл на пятиструннике на “Funky Monks” и “Righteous And The Wicked”.

Каком пятиструннике?

Не помню. Я ни на каком с тех пор не играл. Приятно забираться вниз и все такое, но при всех этих басовых новшествах, я до сих пор не слышу никого, кто играл бы лучше Жако (Jaco Pastorious) или Джеймса Джексона (James Jackson, сессионщик студии Motown) или любого великого бас-гитариста из групп 60-х и 70-х.

Однако этот фильтр на басу в “Power Of Equality” звучит однозначно клево.

Да, он там в секции бриджа. Я не уверен, но по-моему это мог быть старый Mutron. Я думаю у Брендана О’Брайена (Brenan O’Brien, звукорежиссер альбома) был такой. Но я помню, как меня очень порадовало, что Рик Рубин (Rick Rubin, продюсер) начал песню «воздуха» барабанов. Затем, когда вступает прямой сигнал с барабанов, песня просто взрывается. Это великолепная динамика. В то время Рик, занимавшийся преимущественно хип-хоповыми записями, был весьма свежим ухом. Он намного отличался от себя сегодняшнего.

RHCP записали с Риком уже пять альбомов. В чем магия этого взаимодействия?

Он – мягкий голос здравого смысла, которому мы доверяем. Рик велик в том, как он слышит наши песни и вносит предложения по аранжировке. Поскольку он не участвовал в написании песни, он видит все составляющие. Он всегда думает, как нам взять все эти составляющие и употребить их самым лучшим образом. В студии он уделяет больше всего внимания барабанам и вокалу. Он в большой степени позволяет Джону и мне поступать, как нам вздумается, но сильно фокусируется на барабанах во время записи основных треков, а потом он и Энтони прорабатывают все партии вокала вместе.

Про Рика ходят истории: он не показывается в студии, а если появляется, то полеживает на кушетке…

О да, он действительно возлежит на кушетке. Это правда. Но когда он работает над записью, он присутствует. Рик – умный человек. Он знает, что для того, чтобы лучше всего проявить себя в творческом процессе, он должен быть расслаблен. Если носиться, изображая занятость, или вести себя как сержант на муштре, это не значит, что работа будет сделана. Сколько раз бывало, что он лежит на своей кушетке, давит кнопки своего коммуникатора, и ты думаешь, что он просто дремлет. А затем он садится и изрекает нечто очень мудрое о песне, над которой мы работаем.

Какую оценку вклада “Blood Sugar Sex Magik”, как одного из альбомов, давших старт альтернативным 90-м и поколению Лолапалузы, Вы считаете адекватной?

Любую, какую даст кто угодно. Мне это не очень-то интересно. Я намного охотнее говорю про другие группы, которые, как я полагаю, оказали огромное влияние на поп-культуру и рок музыку того времени – прежде всего Jane’s Addiction, Nirvana и Nine Inch Nails.

Я думаю, RHCP являются частью этого парада имен.

Ну, я знаю, что это наши современники, и что у нас было что сказать оригинального от себя. Но решать не мне.

Я определенно слышу, что такая группа как Rage Against The Machine многое почерпнула с “Blood Sugar Sex Magik”.

Если и так, то они так же многое почерпнули у Funcadelic и Led Zeppelin.

Но тогда уж вы, парни, были первыми кто скрестил Funcadelic и Led Zeppelin.

Просто мы так развивались. RHCP никогда не были частью какого-либо движения, которое отрицало все остальное. Даже на пике периода, когда панк-рок был для меня всем, я все равно любил Led Zeppelin. Я никогда не вычеркивал их из моего сердца только из-за того, что у них были длинные волосы и они пели про гоблинов и тому подобное. Я всегда любил Хендрикса, джаз и африканскую музыку. Музыка для меня это именно музыка. Я не отказываюсь от того, что мне нравится только потому что я нахожусь в разгаре определенного культурного момента. И какие бы стили не появлялись и исчезали за все время карьеры RHCP, мы никогда не равнялись ни на один из них, мы никогда не были частью какого-то движения. Одно время нас ставили в одну категорию вместе с Fishbone и Faith No More, но мы всегда отличались от этих групп, а они отличались от нас. Я видел как все эти возрождения панка и ска, возникали и сходили на нет, не говоря про готику, индастриал, техно, ню-метал, хайр-метал, такой метал, сякой метал, хип-хоп, хип-хоп с металом… Но никто не любил все жанры музыки.

Как эта эклектика была воспринята на пост-панковой сцене Лос-Анжелеса 80-х, когда появились RHCP?

Я думаю, наша идея заиграть фанк была довольно странной, потому что ни одна группа так не поступила. То есть, если бы мы играли на более эстетской сцене Нью-Йорка, это могло бы срботать, но на панк-сцене Лос-Анжелеса, где мы играли, фанка просто не было. Мы просто это сделали – сделали то, что нас перло. И это сработало, потому что в начале в нас просто кипела природная энергия. Это было буквально, как если бы мы были на вершине вулкана. Нам поджаривало задницы и мы просто взрывались от возбуждения, которое мы сами не понимали и не контролировали. А панковская публика врубалась в это, в саму энергию.

Что не все знают, так это то, что RHCP на самом деле появились как побочный проект от What Is This, который вырос из вашей школьной группы Anthem.

Да, моей первой группой была What Is This. Хилель и Джек остались в ней, но я потом ушел и присоединился к Fear, которая была тогда популярной панк-группой, в которой по совпадению играли весьма крутые музыканты. Но да, RHCP были просто шуткой. Идея сделать Энтони певцом была смешной. Он никогда до того не пел в группе, но он ходил на концерты Grandmaster Flash и Furious Five (первопроходцы хип-хопа) и сказал: «Вау, я тоже так мог бы». В нем всегда была жилка шоу-мена. Он всячески актерстовал, он представлял нашу группу. Он был просто дружбаном – забавный, интеллигентный парень – но по-настоящему не музыкант, вроде меня, Хилеля и Джека.

Но Энтони согласился выступить перед группой своего друга – всего с одним номером – а мы согласились ему аккомпанировать. Поэтому я просто предложил джем, который был плагиатом на группу Defunkt. Это была собственно песня “Defunkt”, на которой играл замечательный гитарист Карвин Белл (Carvin Bell). Наша первая песня, которой стала “Out In L.A.”, была попросту содранным оттуда грувом, поверх которого рэповал Энтони. Одним вечером мы вышли на сцену, абсолютно шутки ради, и RHCP рванули как сумасшедшие. Для меня Fear был важным этапом карьеры, точно так же Хилель и Джек относились к What Is This. Но внезапно наша одноразовая шутка стала более важной, более прикольной и более угарной, чем и то и другое. Мы просто выходили и играли с чего нас перло. И внезапно очереди, желающих посмотреть на нас, стали оборачиваться вокруг квартала.

RHCP были первой группой, где вы по сути стали осваивать фанковый бас?

Практически. Когда мы джемовали в What Is This, были элементы фанка, но песни писались намного более продумано и с оглядкой. Я вообще я не хотел особо писать в той группе. У Хилеля и Джека была своя фишка, а я никогда не играл на басу до того. Я отыграл с ними свой первый концерт всего через две недели после того, как начал играть на басу. Я все еще учился играть, в то время, как эти двое играли уже годы. А затем я пришел в Fear. Наверное, они взяли меня из-за моей энергии, но в Fear я был просто сессионщик. Так, что пока я не стал придумывать эти фанковые дела в RHCP, я не выработал свой стиль. Как раз перед RHCP я начал слэповать на басу и играть в этом очень энергичном фанковом стиле. И я говорил себе: «Вау, вот это мое!». Я почувствовал, что наконец действительно стал самовыражаться. Я думаю, что так же себя чувствовал Джон, когда мы записывали “Blood Sugar”.

Fear также давали шоу. На сцене они были наигранно враждебными. Это вдохновило то, как Вы играли в RHCP?

Некоторым образом. Я поначалу обычно бычил на публику и все такое, но так оно обычно и есть в панк-роке. Кроме того на сцене с басом я вел себя так, потому что до того я играл на трубе и носил костюм. Вы должны понять, что я вырос, думая, что рок-музыка была для тупиц. В моем доме звучали Чарли Паркер и Кэннонбол Эддерли. Меня учили, что рок-музыка – для масс, людей, которые не хотят напрягать свой мозг, людей, которые схавают все, что заталкивают им в глотку. Но затем Хилель подсадил меня на рок, и я понял, как это клево. А когда я увидел, как играет одна из наших школьных групп, как они двигаются на сцене я сказал себе: «Если я только туда попаду, я буду как законченный псих».

Что вы и продолжали делать в RHCP. И одним судьбоносным вечером в Kit Kat Club вы все решили, что должны выйти на сцену, не надев ничего, кроме носков на причинном месте.

Да, да, да. Мы замутили это по приколу. Не помню, чья это была идея, наверное Хилеля.

В этом был определенный смысл, учитывая, что Kit Kat это стрип-клуб.

Да, но вечер, когда мы играли был специальным рок-вечером в этом месте. Это ведь был отличный концерт. Не то, что бы мы играли перед пижонистыми стариканами, которые пришли повтыкать на стриптизерш. Клуб был набит пиплом, хотевшим послушать хорошую музыку. Те, кто арендовал клуб, врубались в Лос-Анжелесскую эстетскую сцену. В центре города была эта эстетская туса, в которой были такие замечательные группы как Neighbour’s Voices, Two Balls And The Bat и Red Wedding – все эти интересные группы под влиянием The Residents, Captain Beefheart и, так сказать, интеллектуальной музыки. Там были отличные клубы как Brave Dog и Al’s Bar. Это была очень андегранудная, гомосексуальная, эстетская, богемная туса. Был там клуб Theoretical, который был гей-клубом, но там играли все эти отличные группы. Мы там играли. Это была туса, с которой мы себя ассоциировали: она была очень свободной, повернутой на искусстве, а люди были умными. Но, когда мы стали набирать популярность, вдруг мы стали как бы рок-группой для мальчишников, что было полной противоположностью тому, что нас привлекало. Я думаю, люди стали так думать, потому что Энтони много пел о сексе. Мы были определенно «группой про секс».

Вы довольно мускулисты. Вы были в хорошей форме…

Да, мы снимали с себя рубашки и пели о том, что «я хочу оторваться на твоей киске».

Людей подталкивало к определенным выводам.

Но для нас секс был прекрасен. Для нас это никогда не сводилось к бесчувственному, оскорбительному для женщин параду самцов. Были люди, которые прикалывались надо мной и называли меня педиком, поэтому нас очень задевало, когда нас так воспринимали. Но, наверное, когда ты становишься действительно популярным и даешь такую фишку, люди на ней зарубаются таким чрезмерным образом.

Вас наверное также задело, что Хилель и Джек ушли из RHCP перед записью вашего первого альбома.

Ну, они ушли, потому что What Is This получили контракт на запись первыми. Хилель и Джек были в этой группы еще с младших классов. Вдруг их подписали, что для них очень много значило, поэтому они ушли из RHCP ради этого, а Энтони и я нашли двух других ребят. В то время я был таким стремительным. Типа: «Они ушли? Ну и что? Найдем новых парней! Я буду отжигать. Меня не трясет. Там, откуда это берется, у меня есть еще дофига. Погнали!».

Но, когда вы пошли в студию с Энди Гиллом, чтобы записать этот первый альбом, дело пошло не так гладко?

Да, это было трудно. Я думаю отчасти потому, что мы были просто шпаной и не имели представления о том, что делаем. Мы знали, что нашей сутью была взрывная фишка, которая происходила на сцене, и мы знали, что не передавали ее в студии, и что Энди работал с нами неправильно. Но мы не знали, как это исправить, поэтому мы просто на это реагировали и вели себя нагло. Был свой прикол в том, чтобы быть наглецами. Мы клали дерьмо на пульт и все такое. Мы были просто молодыми панками. Оглядываясь назад, нам следовало бы поручить Хилелю и Джеку записать с нами те песни, что мы сочинили вместе, а затем записать более новый материал, написанный с Клиффом Мартинесом и Джеком Шерманом (Cliff Martinez и Jack Sherman, заменившие Айронса и Словака соответственно) уже с этими парнями. Так получился бы намного лучший альбом. Но как бы то ни было, в итоге Джек и Хилель вернулись, и мы записали с ними два альбома.

Какой самый важный урок вы получили у Джорджа Клинтона, во время записи “Freakey Styley”?

Я усвоил две вещи. Однажды он рассказал нам, как сильно ему хотелось пробиться, когда он был молодым. Затем он осознал, что те, кем он реально восхищался – по-моему, кто-то из Temptations – ничего не добились пока им не исполнилось 28. Джордж сказал: «Это меня просто прибило, потому что мне было 19 и я из кожи вон лез. И я сказал, да хрен с ним, я расслаблюсь буду получать удовольствие и играть музыку. И когда я поступил так, признание и успех пришли сами собой, потому что это главное: быть собой». Тогда для меня было очень важно услышать это, потому что это подтверждало то, как у нас все шло в RHCP.

А второе?

О, это из песни P-Funk (проект Клинтона) “All Stars”, которую я постоянно слушал. По-моему, она называется «Pumpin’ It Up». Вся фишка в строчках Джорджа «I got one more pump in my back. I got one more clap in my hand” (“Моя спина способна еще на один рывок. Моя ладонь способна еще на один хлопок»). Я понмю, как постоянно думал, это так мудро. Потому что неважно, что с тобой, даже если ты умираешь на хрен, у тебя есть еще один хлопок ладони. Этот принцип провел меня через такие хреновые обломы в моей жизни. Поэтому много раз, когда мне было самоубийственно плохо, когда я чувствовал, что не могу больше, я всегда вспоминал, что есть еще один хлопок.

Когда Вы впервые осознали, что наркотики – серьезная угроза для Хиллеля?

Когда мы делали «The Uplift Mofo Fun» он то садился на наркоту, то слезал с нее. Когда мы отправились в тур в поддержку альбома, ситуация стала совсем плохой. Были «тревожные звонки» и до того, но на гастролях это просто никуда не годилось. Наркотики реально тормозили Хиллеля. Он несколько раз пытался завязать, но просто не мог справиться. Затем он сделал роковую ошибку и передознулся.

Где Вы были, когда Вам впервые сообщили о его смерти?

Я был дома. Ранее тем же днем мы с Перри Фаррелом (Perry Farrell, вокалист Jane’s Addiction) тусовались у одного парня и смотрели бой Майка Тайсона и Майкла Спинкса. Это был тот знаменитый бой, когда Тайсон отправил Спинкса в нокаут в первом раунде. А когда мы ехали вместе с Перри в машине, он сказал: «Вот моя новая запись». Jane’s Addiciton как раз только закончили записывать “Nothing’s Shocking” (альбом 1988 года, с ударным хитом “Jane Says»), и он поставил ее прямо в машине. Я тогда слышал ее в первый раз, и помню, как подумал, вау, какая интересная работа. Поэтому это был очень интересный день.

Затем я приехал домой. Дома я провел примерно час, когда мне позвонили. Это был полнейший шок. Моя жена в то время была беременна. Мы ждали ребенка. А это было просто предельно печально. Это до сих пор печально. Вот сижу я сейчас у себя дома, и прямо передо мной большая картина, которую Хиллель нарисовал для меня. Он был таким артистичным, инеллигентным интересным человеком, у которого как и у всех у нас были свои заморочки, только ему так и не удалось с ними справиться. Ни коим образом RHCP не смогли бы найти свое звучание без участия Хилеля. Для начала, именно он упросил меня играть на басу. Он тот парень, с которым я джемовал, и при помощи которого я в начале своего формирования как бас-гитариста понял, кто я есть. Хиллель, Джек Айронс и Алан Йоханс – все дело в них. И через те джемы, которые у нас были, появилось то, чем стали RHCP.

Не полагаете ли Вы, что именно пережив потерю Хилеля, Вы продолжали поддерживать связь с Джоном в его мрачный период?

Интересная мысль. Я никогда не думал об этом так, но это может быть правдой. Я помню, что, когда Хилель умер, я много сожалел о том, как я относился к его наркотической зависимости. Я имею в виду, что я сам то принимал дурь, то бросал, но никогда не был при этом наркоманом. И я обычно дико злился на Хилеля: «Он опять лажает, этот чертов идиот!». Больше всего я сожалел о том, что я не пытался ему помочь. Я злился вместо того, чтобы достаточно глубоко почувствовать, как ему больно. Поэтому, когда Джон покинул группу, и пять лет наркоманил, я уверен, что где-то в сознании у меня сидело, что я должен был что-то сделать для Хилеля, но сделал ошибку ответив гневом, а не любовью. И хотя и не думая об этом явно, я определенно не хотел повторить эту ошибку. Поэтому я всегда оставался в контакте с Джоном, всегда его любил. Если честно, я не думаю, что Джон хотел моей помощью. Джон настолько заморочен. Он был намного безумнее чем все, что я видел от Хилеля. Джон был очень экстремален. Тогда было трудно находиться рядом с ним. Но в то же время, я всегда хотел его увидеть. Я всегда был готов быть помочь, как только мог.

Вы были за идеей вернуть Джона в группу как раз перед записью «Californication». Учитывая, в каком растрепанном состоянии он был, это был рискованный шаг. Как Вы могли знать, что все пройдет хорошо? Что заставило Вас почувствовать, что худшее у него позади?

Вообще, не знаю. Я не задумывался. Я никогда не заглядывал так далеко вперед относительно группы. Но я знал, что Дейвом Наварро дело не пошло. С Дейвом были моменты, когда все было попросту невероятно. Я недавно прослушал некоторые неизданные вещи с “One Hot Minute” и они чертовски хороши. Но несмотря на то, что были моменты, когда мы с Дейвом работали в связке, я был разочарован, потому что у нас просто не получалось собраться вместе в комнате и поджемовать с ним. Всегда было так: «Дейв, давай завтра соберемся и поджемуем – Нет, у меня спортзал. У меня то, у меня се». Я как-то подсчитал, сколько раз это произошло, и получилось примерно 20 раз подряд. Единственный вариант, когда получалось собраться всем вместе с Дейвом, был, когда вставал денежный вопрос, или у нас назревал концерт. Я наверняка сыграл в этом не меньшую роль. Может, он считал меня замороченным шизиком, типа того. Но в чем бы ни заключалась естественная алхимия, которая заставляет меня, Джона, Энтони и Чада собраться в одной комнате и джемовать пять часов, та же самая естественная алхимия заставляет нас и Дейва разбегаться на разные концы города. Но я считаю, что Дейв замечательный музыкант. Я не хочу говорить о нем ничего плохого, потому что я его действительно уважаю.

Но как Вы сказали, в RHCP он просто не вписался.

Мы с Энтони пришли к этому решению. Мы знали, что Джон был в реабилитационной клинике. Он только вышел. Энтони тоже так лечился, и это их как бы объединяло. Я пришел к Джону домой и попросил вернуться. Он сказал да. Это был замечательный момент. В то время я планировал сделать сольный альбом и играть на гитаре. По плану мы пошли бы в студию с RHCP после того, как я сделаю сольный альбом. Но потом однажды у моего дома нарисовались Энтони и Джон. Джон был с гитарой и размахивал ей над головой с улыбкой во все лицо. А Энтони стоял рядом и потрясал кулаком в воздухе. Это была прекраснейшая картина, я ее никогда не забуду. Я решил: «Хрен с сольным альбомом. Я могу записать его когда угодно. Вот шанс снова начать играть с Джоном». Я прямо тогда почувствовал волшебство момента. Я знал, что вариантов нет. И мы пошли ко мне в гараж и сделали «Californication».

Который как и “Blood Sugar Sex Magik” был еще одной вехой в карьере RHCP.

Он был моей любимой работой, из всех, что мы сделали, пока не записали этот новый альбом. Что меня порадовало относительно «Californication», так это то, что он был нашим самым успешным альбомом, при том, что мы больше не были завсегдатаями MTV. Когда вышел “Blood Sugar Sex Magik”, мы были в теме – наши татуировки и весь культурный феномен. Но когда вышел «Californication», в теме были Limp Bizkit и Korn. Мы больше не были модными. И все равно «Californication» стал нашим самым продаваемым альбомом. Мы продали намного больше его копий чем “Blood Sugar Sex Magik”. И я подумал, вау, на этот раз дело точно в музыке. И это сделало меня счастливым. Я чувствовал, что мы нравимся людям по правильной причине.

Напрашивается вполне убедительный аргумент, что «Californication» был началом перехода RCHP в категорию «классического рока».

Я думаю, да. На тот момент мы уже были долгожителями. У нас чередовались удачные и неудачные полосы. Мы выпустили хороший альбом, и люди в это въехали.

А став подобным образом, классиками, испытываете ли вы необходимость сопротивляться искушению почивать на лаврах и немного пустить все на самотек?

Это просто не соответствует нашей сути как группы. Я не могу продолжать, если не чувствую, что у меня есть что-то новое, чтобы принести в группу на очередном альбоме. Или если Джон не приносит какие-то клевые новые фишки, которых я никогда раньше не слышал. А эволюция Энтони как музыканта была невероятной. Я бы сказал, что он больше ответственен за наше долгожитие, чем что-либо еще, потому что, если бы он не рос, мы не могли бы расти вместе с ним. Как я говорил, в начале идея выбрать Энтони в качестве фронтмена была просто шуткой. Энтони мог вопить, рэповать и подвывать, и это было отлично. Затем он начал немного выводить мелодии. А теперь, он действительно поет, от всего сердца, не просто цепляясь за мелодию, как за соломинку, а используя ее гибко. Энтони Кидис сейчас мой самый любимый певец. Чтоб вы знали.

Guitar World, 2007 или 2006
Перевод - Александр Авдуевский