Дружелюбно и искренне, Steve Howe, ветеран с 30-летним стажем в легендарной группе Yes рассказывает о своих первых шагах, своих влияниях, и группе, которая принесла ему легендарный статус.

У Yes было много инкарнаций. Как группе удается сохранять свой фокус в отношении музыкального направления?

Это была эволюция, с большим количеством падений и смутного времени, но мы знали, что в 70-х было нечто – наша свобода и наши перспективы. Это очень ценно. Мы не можем вернуться к этому состоянию, но мы можем стремиться к нему приблизиться. Смотреть на вещи больше с позиции 70-х – «важна музыка!». Не коммерция. Не корпоративные интересы. Только музыка.

Как возникла идея тура Masterworks?

Я ее выдумал, поскольку, мне казалось, что отправляясь в туры, группа никогда не говорила зачем, она это делает. Разумеется, если тур приурочен к выходу альбома, то это тур в поддержку альбома, но мы-то знали, что ничего не рекламируем. И у меня возникла идея сыграть все наши 20-минутные композиции. Вот как все началось, от убежденности, что Yes должны снова встать на ноги. И это движется в правильном направлений.

Насколько отличается работа над 20-минутными пьесами при подготовке к туру?

Они намного более сложные технически и композиционно – и намного интереснее. Результат адекватен усилиям, и это касается всех аспектов.

Что-нибудь из этой тематики и крупного формата найдет продолжение в следующей записи?

Мы надеемся на это. Мы надеемся, то, что мы делаем, поможет нам лучше понять нашу собственную музыку, и осознать, что для того, чтобы найти динамику, нам нужен масштаб. Например, орган для Close To The Edge был записан в церкви и это придало грандиозность всей идее. Мы покинули студию и отправились в церковь, чтобы записать орган, а затем отправились в студию. Наш авантюризм, это то, что нас толкает на подобное.

Что заставило Вас взять в руки гитару?

В основном поколение гитаристов и популярность гитары. Рок был на гребне, и, к счастью, я получил даже более того. В коллекции моих родителей были записи Les Paul, и был Tennessee Ernie Ford, у которого на гитаре играли Speedy West и Jimmy Byant. Поэтому, даже когда мне было всего 10 лет, я слушал все это и думал: «Вау, как клево!».

Именно оттуда взялись ваши кантри-влияния?

Я полагаю, все началось именно отсюда, но, конечно, же через несколько лет, в 1959 году, когда мне было 12 лет и я начал учиться играть на гитаре, я услышал Chet Atkins, и это был переломный момент. Я услышал того, кто был, на мой взгляд, самым разносторонним и самым узнаваеым гитаристом. Отменный стиль, превосходная техника, но главное, на что он вдохновил меня – если ты хочешь что-то делать, попытайся. Хочешь чего-то достичь – попытайся. Я почерпнул от него идею того, что один гитарист может играть музыку в любом стиле. Я никогда об этом не догадывался, пока не услышал Chet. Кроме того, я слушал джазовых и классических гитаристов.

Кого именно?

Все началось с John Williams и Julian Bream, а затем я открыл для себя Segovia. Все трое великолепны. А сейчас замечательно играют Paco Pena и Pepe Romero. В джазе, как и в роке, мои корни были сформированы гитаристами периода после Charlie Christian.

Принимая в расчет, что у Вас было столько корней и влияний, как Вы пришли к решению, что рок-музыка – именно то, направление, в котором Вы хотите двигаться?

Больше не было вариантов. Это был мейнстрим. В некотором роде, рок-гитара была еще стилистически неразвита, но я видел, что именно она будет двигать все вперед, потому что это было видно по тому, что происходит внутри группы и на сцене. Можно было играть поп, рок или блюз. Когда блюз так сильно поднялся в конце 60-х, я к нему охладел, и решил, что не намерен играть одни и те же блюзовые клише. Я чувствовал, что для того, чтобы найти себя мне надо было порвать пуповину с блюзом. Его играл Hendrix. Его играл Clapton. Мне это нравилось, но я не находил, что именно здесь мой голос. После психоделии не происходило ничего особенного, и я решил, что следующей открытой дверью будет прогрессивная музыка. Для меня «прогрессив» был продолжением психоделии. Я думал, это будет мягкий рок, с легким ощущением съезда крыши, а Yes делали музыку менее жесткую, чем у других. Нам это нравилось. Нам казалось, что это вызывающе.

Когда вы сменили Peter Banks, то на The Yes Album, в звучании Yes произошли радикальные перемены. Расскажите, какой творческий вклад был в то время с Вашей стороны?

Сначала вопрос заключался не в новой музыке, а могу ли я играть Time And A Word. Тогда мне это не нравилось. Не то, чтобы это было неприемлемым для меня, но происходила борьба, и я не был уверен, что я сделал все хорошо, хотя позже понял, что это замечательная запись. Вся алхимия и большая часть стиля Yes сформировались до того, как я пришел, но я оказался в состоянии их расширить. Peter проделал замечательную работу, и мне очень нравится этот альбом. Это был волнующий период, и тогда я сумел поставить клеймо "Steve Howe" на партии Peter.

Вы помните свою первую гитару? Какие-нибудь памятные истории на эту тему?

Первой моей гитарой была акустика с эфами, чему я очень рад, поскольку она настроила меня на Gibson ES-175. Я видел разные вестерны и классики, но они меня ужасали, и я не хотел на них играть. Я хотел эфы. Через пару лет я получил джазовую гитару Burns с двумя звукоснимателями. Тогда я приобрел у друга усилитель марки Guyotone, а затем я купил и его гитару Gyotone. Затем я купил Gibson Melody Maker у Peter Frampton. Я влюбился в эту гитару. На моем Guyotone лады стесались слишком сильно, и на ней нельзя было больше играть, по этому я сказал своим родителям, что настало время купить отличную гитару высокого класса. К тому времени они уже видели меня на сцене и считали, что был достаточно хорош, поэтому они купили мне ES-175. Точнее они внесли залог, а все остальные взносы я заплатил из гонораров за концерты.

Встреча с ES-175 была безусловно судьбоносной, что вас в ней привлекло?

Я просто не думал о других гитарах. Мне нравились все Gibson, но когда я увидел ES-175, я влюбился в инкрустацию, эфы и красивый, глубокий вырез с превосходным доступом. Я думаю, так случилось, потому что я привык видеть с такими гитарами Wes Montgomery, Joe Pass и даже Kenny Burell. Поэтому я был обречен, потому что это была джазовая гитара. Чего я не знал, так это того, что моя карьера в музыке сложится не в джазе. Был переходный период, когда я мог последовать моде и перейти на Les Paul, но невероятная красота ES-175 удержала меня. Никто в рок-группах не играл на арчтопах и полуакустиках. Люди смеялись надо мной и считали меня ботаником. Для меня же это была не гитара, а предмет искусства.

Вы также известны как любитель различных экзотических струнных инструментов. Вы по-прежнему используете их? Играете ли Вы на них на концертах?

В последнем туре я их использую немного. В настоящий момент я записываю чисто акустический альбом. На нем я играю соло и дуэты, и мне нравится использовать то, что я называю инструментами «семейства гитарных». У меня в качестве приправы были добро, мандолина, банджо и кото. Мне нравится записывать маленькие вкусные темы на мандолине, слайдовые фразы на добро, а банджо всегда было у меня подручным средством. Несколько раз на очень пригодилось кото, и его можно услышать на альбоме.

А когда у вас появился Telecaster?

Во время Relayer. Я сходил с ума по Fender. Конечно, в турах я использовал множество гитар. Я тратил время на поиски того, что у меня уже было (ES-175), и это был большой жизненный урок. Очень часто мы вечно ищем то, что находится у нас под носом. Я искал «тот самый звук. Это в значительной степени ограничивало. Ты знаешь гитару. Ты играл на ней миллион раз, и она слишком знакома. И поэтому я ее как бы отложил на полку, и пробовал другие гитары, затем снова возвращался к ES-175. Я так делал все 70-е и 80-е и неоднократно убеждался, что она – лучшая. Когда я к ней возвращался, мне это приносило радость, а не то, чтобы я снова играл на своей старой гитаре, которая мне приелась.

Есть ли конкретная ES-175, которую Вы любите больше всего?

Только одна, 1964 года. Я покупал и другие, но эта невероятна. Она совершенна. На ней никогда не меняли лады. Я не могу это объяснить, но просто не могу что-то в ней менять. У меня также есть модель c тремя звукоснимателями, специальный экземпляр, что приятно, хотя она все равно не сравнится по ощущению с моей старушкой 1964 года. Gibson сделали мне такую очень красивую и ее украли. Кое-кто еще от меня получит, если я увижу его с ней в руках. Это была гитара цвета blonde с 3 хамбакерами и оригинальным переключателем Switchmaster. Это была предшественница той, что у меня теперь. Парня, который ее украл, арестовали в Детройте. Он успел продать ее всего за пару сотен. В моей книге The Steve Howe Guitar Collection я посвятил ей страницу.

Вы придерживаетесь какого-то графика занятий?

Если я считаю, что действительно потерял форму, я начинаю хроматически гонять мажорные и минорные гаммы. Это как минимум помогает настроить мой мозг на гитару, если я не играл неделю или около того. Но обычно я и так достаточно много играю, чтобы еще иметь необходимость в занятиях. Я играю два либо два с половиной часа каждый вечер, а если я делаю саундчек, я могу развлечься – поиграть другие песни и освежить мой сольный репертуар, который мне придется быстро наверстать, когда я отправлюсь в сольный тур.

The Ladder был последним проектом с участием Bruce Fairbairn. Я уверен, его потеря была для всех вас драматичным событием. Как это сказалось на группе?

Мы многому от него научились. Мне было очень приятно, когда буквально за неделю до несчастья, мы с ним встретились за ужином и он сказал: «Знаешь, из всех групп, которые я продюсировал вы – все вы – самая трудная, но и самая замечательная. У вас всех огромный талант, и с Yes всегда работалось по-особенному, не как с другими рок-группами». Мы доставали его и сводили с ума, потому что, в конце концов, непросто управляться с людьми с таким сильным интеллектом и выраженным характером. Ему приходилось иногда кричать и угрожать всех выгнать, если мы не соберемся. Музыканты либо нерациональны, либо не пользуются рациональным мышлением, поэтому приходит продюсер и привносит рациональное начало. Мы не смогли бы сделать без него такую запись, как The Ladder. Мы не сделали бы нужный выбор или сделали его настолько уверено и осознанно. Он освежил звучание

Каким напутствием Вы бы поделились с начинающими музыкантами?

Я научился тому, что знаю, благодаря желанию стать гитаристом, но это потребовало терпения, которое не у всякого есть. Если вы собираетесь пойти своим путем, долгое время не слишком прислушивайтесь к другим, пока набираетесь опыта, потому что они будут сбивать вас с толку и говорить что хорошо, что плохо. Вы будете очень болезненно воспринимать критику, и это действительно может сбить вас с пути. Еще я хочу сказать, что когда я встречаю гитариста, который поет, пишет песни, делает все сам и сам продюсирует свои записи, мне хочется ему сказать: «начни с чего-нибудь одного, сперва просто пойди поиграй на гитаре в группе, пойми, что это такое. Потому, когда ты поймешь фишки певца и поймешь бас-гитариста, ты действительно поумнеешь и сможешь писать песни. Но, когда ты приносишь мне сейчас всю свою собственноручную музыку, я сразу слышу, что барабаны придуманы не барабанщиком…», - понимаете?

Когда я выпускал своей первый сольный альбом Beginnings в 1975 году, я почувствовал вкус успеха, и все о чем я думал была гитара и гитара. Я все время думал об аппликатурах аккордов. Я тогда выработал в себе настолько гитарный образ мышления, что я не так часто в этом признаюсь (смеется). В то время я играл весьма хорошо и занимал в мире какое-то не последнее место. Потом я решил, что гитара будет частью моей жизни, но не всей моей жизнью. Если посоветовать что-то еще, то я скажу, что вы хороши ровно настолько, насколько хороша ваша жизнь. Если ваша жизнь – бардак, то и музыка не может быть намного лучше. Надо научиться быть хорошим человеком. Нужно иметь представление о себе, и придерживаться его. Не надо разрушать себя, чтобы стать хорошим музыкантом. К счастью, мы в Yes, понимаем это как никогда раньше.

2002, перепечатано из gibson.com
перевод - Александр Авдуевский