Инструменты | Музыканты | Полезное | Архив MP3 | stnk | cyco | Bonus |
Mesa Boogie
Предлагаем вашему вниманию рассказ Randall Smith – основателя, руководителя и главного разработчика легендарных гитарных усилителей Mesa Boogie. В этом монологе Randall говорит о своем жизненном пути, делится своими взглядами на музыку и оборудование и, разумеется, открывает историю зарождения монстра под названием Mesa Boogie.
Cамые ранние мои воспоминания связаны с музыкой. Я до сих пор помню, как лежу в своей кроватке и слышу, как мой отец играет на тенор-саксофоне. Он играл на танцах в гостинице и пару лет после войны вел собственную радио программу. Он также был первым кларнетом в Оклендском Симфоническом. Поэтому дома всегда было полно музыки, живой музыки. Моя сестра была старше меня на пять лет и прилежно занималась на пианино, и я помню, как она разучивала сонаты Бетховена, Моцарта и Шопена. У этих пьес превосходная гармония и мелодика. Я помню, как эта музыка влияла на мое настроение, потому что некоторые пьесы были мрачноватые, а другие светлые и радостные. Я думаю, мой мозг начал воспринимать музыку до того, как стал понимать речь! Я также помню запах открытого кофра, в котором отец держал саксофон, а когда он играл, казалось, происходит волшебство. Моя мать даже сказала: «Он опутал меня своим звуком», имея ввиду то, как они встретились и полюбили друг друга. Когда мой отец начал учить меня кларнету, который по его мнению должен был предшествовать саксофону, он заставлял меня играть одну ноту в течение двух недель, и пока я не доводил ее до совершенства, он не объяснял мне, как играть следующую. Он учил меня как извлекать звук и как слышать и распознавать все составляющие тембра. Конечно, теперь это очень помогает в поиске звучания усилителей. Примерно в то время, когда Leo Fender делал свои первые усилители, я познакомился с радиолюбителем Ernie, который работал с моим отцом. В ту пору стерео звук еще не был распространен, а концепция hi-fi только зарождалась. Все что продавалось в магазинах – либо маленькие радиоприемники, либо огромные шкафы со встроенными проигрывателями. Если вы хотели другого, надо было паять это самому. У него бы крутой студийный проигрыватель с очень футуристически выглядящим тонармом. Все было смонтировано на деревянном брусе, который покоился на четырех пивных банках. При этом он звучал превосходно через самодельный ламповый усилитель, и это казалось клевым занятием. Я взял у него «отходы производства», но не сваял из них ничего законченного, пока мне не исполнилось 11 или 12 лет. Затем, я познакомился с человеком, который занимался тем, что собирал у себя в гараже промышленные системы управления. Его сын был немного старше меня, и увлекался сборкой радиоаппаратуры. Я пошел к его отцу в рамках скаутской программы «полезного труда». Я думал это будет просто. Как же я ошибался. Чтобы получить очередной скаутский значок, я должен был выпилить три поделки, всего лишь. Когда я закончил выпиливать, и в мастерской появился этот человек, я встревожился. Он раньше служил на флоте, выглядел как Клинт Иствуд, вставший не стой ноги, и был крут, как яйца. Я дал ему свои поделки, и он недобро посмотрел на меня, потом сказал: «Пошли». Когда мы пришли в его мастерскую он сказал: «Вот это пилильный станок». Он включил его, сложил мои поделки в стопку и прошелся по ним пилой крест-накрест. Потом посмотрел на меня, и выкинул ошметки в мусорный бак. «Вот, что я думаю о твоей работе. И вот, что я думаю о тебе». Понимаете, его философия заключалась в том, что когда человек что-то делает, он создает эквивалент своей ценности на этот момент. Он знал, что я особо не старался, выпиливая свои работы, и не собирался расточать мне фальшивую похвалу чтобы, как принято сегодня, «помочь мальчику повысить самооценку». Нет, работа была плохой, и я был опозорен. Но, несмотря на то, что я был сильно сконфужен, я остался в мастерской. Я провел там три недели и выпилил кучу заготовок. Я научился держать и точить инструменты и как работать вместе с настоящим мастером. В то время он работал над пультом управления для Nautilus, первой американской ядерной подводной лодки. У себя в гараже. Вот насколько крут он был. Все, что он делал сносило мне башню, настолько это было круто. Помимо своего основного, функционального назначения, это были предметы искусства. Я очень сдружился с его сыном, и мы проводили все свободное время у него в мастерской, собирая для тренировки с нуля усилители, передатчики, модуляторы… Все ламповое, поскольку транзисторы еще не вошли в обиход. Через несколько лет мои интересы сместились в сторону машин, девчонок и рок-н-ролла. Я учился в университете в Беркли и играл на барабанах в рок-группе. На одном из концертов усилитель нашего клавишника Sunn 200, перегорел. Я сказал, что отремонтирую его сам к следующему дню, потому что у нас не было ни копейки на ремонт. Клавишник очень беспокоился, но в итоге сдался, после того, как я уверил его, что ничего не испорчу. Ремонт был довольно несложным, и на следующий день он предложил открыть музыкальный магазин. «Что мы знаем про то, как держать музыкальный магазин?», - спросил я. Он сказал, что будет стоять за прилавком и продавать товар, а я буду в подсобке заниматься ремонтом. Магазин оказался бывшей китайской продуктовой лавкой, а подсобка – холодильной камерой для мяса. Он не ошибся насчет спроса: в Сан-Франциско и окрестностях в то время (1967 и последующие годы) все играли в группах. Я ощущал большую ответственность за свою работу, потому что в то время среди наших клиентов были самые крутые музыканты Сан-Франциско: Big Brother, Grateful Dead, Jefferson Airplane, Quicksilver, Santana, Steve Miller. В 1969 году мы решили разыграть Barry Melton, гитариста Country Joe и The Fish. Я взял маленький Fender Princeton, который стандартно имел мощность около 12Вт и имел 10” динамик, и полностью его переделал. Я вытащил внутренности, расширил корпус изнутри, чтобы туда поместились большие трансформаторы и схема классического Bassman. Затем я аккуратно расточил вырез под динамик и поставил 12” JBL D-12, который в то время был очень популярен. Когда я закончил работу, я взял комбик в торговый зал, чтобы опробовать его как следует, и кто вы думаете зашел в магазин? Carlos Santana. Он пилил через этот маленький комбик до тех пор, пока тротуар не перекрыла толпа людей. Когда он прекратил играть, он сказал только: «Чертовщина. Эта маленькая штука – настоящий Boogie!" Эти переделанные Princeton стали хитом, и несколько известных музыкантов сделало на них заказы. В качестве фишки я сохранял им фабричный вид, пока до меня не дошли жалобы молодых музыкантов, которые не могли понять, как Santana добивался ТАКОГО звука от "Princeton", в то время как их комбики звучали… как маленькие дешевые комбики! После этого я изготовил несколько табличек BOOGIE и стал ставить его на переделанные Princeton, чтобы люди знали, в чем дело. Крылатое слово разлетелось и вскоре сотни Princeton/Boogie звучали со все площадок округи… И все они были сделаны в маленькой тесной мастерской, которую я оборудовал в бывшей псарне заброшенного охотничьего домика, который снимал! Скоро в округе не осталось ни одного непеределанного Prinecton, а мне надо было зарабатывать больше, чем приносил магазин, поэтому я подрядился на еще несколько работ. Например, я реконструировал старые загородные дома, ставя под них глубокий бетонный фундамент. Начал я со своего, потому что он почти обвалился и у него один угол был на полметра ниже остальных! Моей другой работой была переборка старых моторов Mercedes Benz; ничего кроме просто переборки. У меня с давних лет был маленький Austin-Healey Sprite, довольно «строптивое животное». Каждый год или два надо было перебирать его двигатель, поэтому когда я приступал к работе над старым мерсом с полетевшим движком, меня ничего не смущало. Оказалось, что эти старые движки Benz такие фантастические, что работа над ними была не очень сложной. И я знаю, что некоторые из тех, что я перебрал, вполне неплохо себя чувствовали, откатав еще 100000 миль. Это был еще один урок того, как надо правильно конструировать оборудование. Для того, чтобы заказывать поршни Mercedes, или бетономешалки с раствором мне требовалось официальная вывеска. Mesa Engineering на мой взгляд, звучало достаточно профессионально. Если бы я назвался Boogie Engineering, получить дилерскую скидку было бы намного сложнее! Первым усилителем, который я сделал под новой маркой, был басовый усилитель в отделке под змею, который я сделал для Patrick Burke и назвал MESA 450. Это был гибрид Twin и Dual Showman, который до сих пор работает. Все мои приработки дали мне возможность заказывать себе трансформаторы по собственным спецификациям. Это было критически важно, поскольку Fender перекрыли мне кран, из-за того, что я заказывал их неприлично много! Кроме того, в округе почти не осталось старых Princeton, а покупать новые, потрошить их и ставить им польностью новую начинку было по-дурацки. Поэтому мы так поступили всего пару раз. Я построил двухкомнатную мастерскую/студию/гараж рядом со своим домиком в горах. Материал для нее везли с лесопилок Северной Калифорнии на грузовике. Грузовик был перегружен, поэтому нам приходилось петлять по проселкам и бездорожью, чтобы не нарваться на дорожную полицию. Потом он застрял в 10 метрах от стройки, перекрывая всю дорогу. Мне и другу пришлось вручную разгружать бревна и волочь их в гору на место, иначе грузовик бы не стронулся с места. В два ночи приехал шериф, который грозился увезти грузовик на штрафную стоянку. Мы сказали – увозите. Мы же знали, что пока мы не разгрузимся без мощного буксира, его не вытянуть. Да, те еще были денечки… Какое счастье, что сейчас мне надо так надрываться. Об этом страшно вспоминать, но я был молод, а жесткая необходимость заставляла вкалывать. 1973 году, я, наконец, смог сфокусироваться на изготовлении Boogie, забросив все остальное. Сначала я делал все один. Затем мне стала помогать жена. Потом помогали соседи. Mike Bendinelli красил потолок в ванной, когда я его стащил со стремянки и показал, как выпаивать конденсаторы, в которых я обнаружил дефект. Он работает со мной уже четверть века и даже больше. В то время это была целая сарайная индустрия. Разные люди делали разные детали и заготовки – корпуса к ножным переключателям, разделку экранированного кабеля… Все это поставлялось ко мне, и я делал законченный усилитель. Однажды я возвращался со своего ежедневного моциона, который заключался в прогулке вверх по склону прямо за домом. И когда я шел вниз через поросль молодых деревьев, я увидел девушек, которые сидели на солнце за столом, проделывая отверстия в печатных платах, попутно загорая топлесс. Я задержался на пару минут, понимая что у меня лучшая в мире работа и дал себе слово, сохранить это творческое, счастливое настроение. К моменту переезда Mesa на новое место, домик в горах вырос в небольшую промзону на 4 сотки, со столярной мастерской, радиомастерской, складом отгрузки, двумя офисами и несколькими постоянными сотрудниками. В то время мы уже экспортировали продукцию в 37 стран. И на этому участке мы сделали 3000 штук Mark I Boogie! Это было полное безумие. Я стремился сделать все собственноручно, просто чтобы вникнуть в каждую деталь. Сейчас это выглядит странным, но я тогда делал печатные платы сам. Не все время, но первую пару лет точно. Я купил большие листы омедненной эпоксидной смолы, разрезал их на своем станке, сделал шелкографию и построил бак для протравки, который управлялся ножной педалью, которую я позаимствовал у своего электрооргана По сравнению с платами, которые мы используем сейчас, мои были примитивными и грубыми. Я буквально вскакивал из-за обеденного стола и скатывался по ступенькам вниз, в мастерскую, чтобы выхватить плату из кислоты, пока она не растворилась целиком. Меня спрашивали, что за пятна на стене? А это я отряхивал платы. Это продолжалось до тех пор, пока кислота не попала на мою жену. Все обошлось, но с тех пор платы делались на стороне. У первых моих усилителей передние панели были покрыты черным акриловым лаком, на который я шелкографией наносил все надписи и разметку, после чего порывал матовым фиксатором. Пока я делал один-два усилителя в месяц, я не мог заказывать таблички у других компаний. То же самое с корпусами. Я вносил столько изменений в конструкцию, что делал все корпуса заново сам, применяя выученные в детстве навыки работы в мастерской. Первые Boogie были сделаны под сильным влиянием Fender. Я всегда любил усилители Fender, они просто образец того, как надо правильно делать многие вещи. Их тембр-блоки до сих пор предел совершенства. Почти каждый усилитель восходит к Fender (то же касается и многих гитар). Даже классические Marshall задумывались как копии Bassman. Но как бы то ни было, многие мои клиенты жаловались мне на ограничения усилителей той эпохи. Это сейчас они дорогие коллекционные раритеты, а тогда это был ширпотреб. Основной бедой было то, что перегрузка и громкость были неразрывно связаны. Была только одна ручка громкости, и не был возможности задрайвить усилитель так, чтобы он не орал на полную катушку. Хотя некоторые мастера впаивали дополнительно мастер-громкость, я этого не делал, потому что от этого было мало толка. В стандартных схемах Fender было недостаточно гейна. Даже Santana со своим накачанным Princeton жаловался на недостаток сустейна. Это то по чему он сходил с ума – сустейн, возможность держать ноту чуть ли не до бесконечности. Иногда ноты «повисали», но не так часто, как ему хотелось бы. Частичное увеличение гейна немного помогало, но не давало большого, жирного звука с предсказуемым сустейном. Затем, в процессе работы над проектом предусилителя, который я делал для Lee Michaels, чтобы в полной мере прокачать новые (на тот момент) могучие усилители мощности Crown (DC-300), я наткнулся на Святой Грааль. Я не имел ни малейшего представления о том, какой сигнал с предусилителя нужен был Crown, но я знал, что несколько толковых мастеров и компаний не смогли сделать то, что было нужно. А поскольку я не знал, что требуется, я решил подстраховаться, добавив в схему дополнительный ламповый каскад и настройки громкости (точнее гейна) в трех разных точках, чтобы можно было поймать необходимый баланс. Когда мы подключили схему в студии Lee, она сперва не сработала, потому что мы подключили динамики прямо к предусилителю. Пока мы не осознали свою ошибку, мы выкручивали ручки громкости до упора, потому что слышали только слабенький тонкий звук. И когда мы подключили динамики правильно и Lee ударил по струнам, нас просто размазало по стене. Мы посмотрели друг на друга с ухмылками до ушей и начали крутить ручки. Это было грандиозно! Можно было получить чрезвычайно мощный и чистый звук, громче чем любой Fender. Но, что самое важное, можно было нарулить доселе неслыханное количество гейна при помощи первых двух ручек, регулируя громкость отдельно. Это был ОГРОМНЫЙ звук. И он давал бесконечный сустейн. Это было рождение многокаскадной хай-гейновой архитектуры. Мы больше не говорили о 20% или даже 100% увеличении гейна по сравнению с «обычным» гитарным усилителем. Речь шла о увеличении гейна в 50-80 раз, и это был новый мир. Я осознавал, что это настоящая революция, и мне не терпелось сделать новый 100Вт комбо на четырех 6L6 для Santana. Я был уверен, что это именно то, о чем он мечтает. И великий альбом Carlos Santana "Abraxis", представивший миру концепцию хай-гейна от Mesa это доказал. Неожиданно маленькая мастерская в горах стала важным центром в мире гитарного звука. перевод – Александр Авдуевский, 2005 70-ые годы: Randall Smith джемует с Carlos Santana
|